Рояль в горах - Светлана Куликова

Тракторист высадил их у монастырских развалин, когда в небе уже начали перемигиваться первые звёзды, и покатил дальше к хутору за озером.

Вопреки ожиданиям, в монастыре не сохранилось ни одного пригодного для жилья помещения. Останки разрушенного свода как рёбра дохлого динозавра нависали над руинами, поросшими мхом, пробитыми тонкими стволами каких-то особо жизнестойких деревцев.

Разложили спальники среди камней, поели предусмотрительно закупленных на вокзале хлеба и килек в томате и легли спать. Но уснуть не удалось – ночью резко похолодало. Пришлось достать из рюкзаков все тёплые вещи.

Развели маленький, экономный костерок из собранного вблизи мусора – никому не хотелось идти за хворостом в кромешную темноту. Холодная, чёрная, она казалось живой. Словно кто-то огромный сразу со всех сторон разглядывал их из густой тьмы, ожидая повода явить незваным гостям свою мощь. С неба яростно пялила циклопическое око идеально круглая Луна.

– Полнолуние… – Лена зябко спрятала пальцы в рукава толстого свитера и прижалась к Диме плечом. – У тебя есть мечта?

Чистов задумался.

– У меня есть, – отозвался Зорин, стуча зубами. – А что, вслух надо загадывать?

– Конечно. И чем громче, тем лучше, чтобы на Луне слышно было, – засмеялась Лена.

– Ладно. Значит так, – Игорь встал, запрокинул голову и крикнул в сложенные рупором ладони. – Я хочу дожить до утра, потом позавтракать, потом поспать, потом пообедать…

– …потом опять поспать, – весело подхватила Лена. – Игорь, остановись, а то всю жизнь будешь только есть да спать и умрёшь от скуки. Дим, а ты?

– А ты? – отозвался Чистов хмуро. Он сто раз пожалел, что поддался стадному чувству и не остался в Красноярске. В гостинице тепло, буфет, чай горячий…

– Я первая спросила… Будешь загадывать?

Дима взглянул на Луну и вздрогнул. Стало тревожно, неуютно на душе, словно попался на экзамене неудачный билет – надо идти отвечать, а в голове пусто. Он вспомнил несложившиеся отношения с живописью; бесплодные попытки превратить добросовестное исполнение в живое искусство… Глупость, конечно, детская игра, но… Неизвестно, что там, в Космосе… Или кто…

– Хочу стать настоящим большим художником, – буркнул он нехотя и улёгся на спину, глядя на ювелирно сверкающие звёзды.

Лена грустно вздохнула:

– Ладно. Теперь я, – она молитвенно сложила ладони и обратилась к небу. – Дорогая Луна, я хочу выйти замуж за любимого человека, жить в доме на берегу озера и пусть…

– …пусть она полюбит меня, дорогая Луна! – дурашливо завопил Игорь, опускаясь на колени и вздевая обе руки к ночному светилу.

– Прекрати театр, не мешай! – возмутилась Лена. – Ты своё слово сказал. Быть тебе по жизни сытым и выспавшимся.

– Не самое плохое состояние, если сбудется, конечно. – Игорь натянул на голову капюшон куртки и сел поближе к костру. – Только сказки это, народное творчество. На самом деле всё вокруг элементарная физика…

До рассвета начитанный Зорин развлекал друзей рассказами о материальных причинах таинственных природных явлений. И до того доразвлекал, что, когда к ним из утреннего тумана вышла высокая пожилая женщина в чёрном, Лена истошно завизжала.

Женщина засмеялась, замахала руками:

– Тихо, тихо, не бойтесь, петух уж прокричал, всю нечисть разогнал, а я живая. Варвара Кузьминишна я, вон с той деревни, за бугром…

Она расспросила, кто такие, зачем пожаловали, предложила:

– Вот что, ребятки, лучше вам разобраться по избам. У нас, случается, ночами и в июне подмораживат. Замёрзнете, не дай господи. А хозяйки вас и накормят, и обогреют, а вы им по хозяйству поможете. Молодых-то в деревне пошти што нет, одни старики. Но кажно лето каки-нидь умники приезжают. Кто песни собират, кто монастырь изучат, а попутно нашим бабкам подсобляют. Чтоб всех вас разом в одну избу пристроить – такого места нету, а по одному найдём куда.

Игоря Варвара Кузьминична отвела к себе и вручила ему ведро:

– Вон тама колодезь, а здеся самовар. Неси воду да ставь чай. Иззябся, вижу.

– Ага, сбывается желание, – насмешливо прошептала Лена и показала Игорю язык.

– А тебя, – повернулась к ней хозяйка, – я попрошу одной бабушке помочь. У той уж сил нет даже самой в бане помыться, ты, девонька, её и попаришь.

Игорь остался в доме, а Лена и Дима пошли за Варварой Кузьминичной. Полеву она устроила к одинокой древней старухе в доме по соседству, а Чистова повела на окраину:

– К Вале и Толе в летник определю.

«Дед с бабкой, наверное», – подумал Дима.

И ошибся.

На крыльцо вышла женщина лет двадцати пяти в коротком модном сарафане, по-деревенски повязанная платком. Под платком угадывались высоко уложенные волосы.

– Вот, Валечка, – ласково протянула Варвара Кузьминична. – Этот вьюнош – студент-художник. Возьмёшь на постой?

Тонкая длинноногая женщина стояла в проёме двери, как в раме. На бледном лице глаза синие, взгляд серьёзный. Внешность неброская. Но Дима вдруг почувствовал, что ему хочется разглядывать Валю и даже погладить её гладкую, матовую как яичко и такого же плавного абриса щёку. В хрупком, нежном и вместе с тем независимом облике женщины было нечто, несообразное с этим холодным диким краем. «Словно лебедь в проруби, – восхитился Дима. – Не успела улететь…» Он представил Валю на полотне: призрачно-белая обнажённая фигура модильяневской вытянутости. Только ведь не станет она позировать. Вон, какая… строгая.

Валя серьёзно посмотрела Диме в глаза долгим взглядом и вдруг улыбнулась светло и радостно, вызвав в нём неожиданно ответную радость, кивнула:

– Пойдёмте.

Летником оказался сарай в огороде.

Валя открыла дверь, отошла в сторону:

– Заходите.

В полумраке Чистов разглядел топчан и фанерный столик под маленьким оконцем. Ни лампочки, ни печки.

– Не сильно приглядно, зато под крышей, – успокоила Варвара Кузьминична. – Валя тулуп даст, не замерзнешь.

И шёпотом Димке на ухо добавила:

– Ты, паря, только смотри, не обидь её. Она без того жизнью пришибленная. У неё на руках брат больной…

В сарай вошла Валя, спросила:

– Тебя, студент, как зовут?

– Дмитрий Чистов.

– Дима, значит. Ну, устраивайся да приходи в дом завтракать.

Ушла, легко ступая. И утянула за собой его взгляд.

Варвара Кузьминична заметила, проворчала:

– Ты, ежели не всурьёз, то и не думай подкатывать.

– Да что вы, у меня девушка есть, – зачем-то соврал Дима, чувствуя, что краснеет: старуха угадала внезапное, им самим не до конца осознанное желание «подкатить» к Вале.

За обедом Чистов увидел Валиного брата Толю – худого парня с безумным взглядом, светловолосого и синеглазого, как сестра. Ел Толя, ни на кого не глядя, неуклюже держал ложку, не в лад с руками открывал рот. Валя посматривала на него всё с той же, уже знакомой Диме светлой улыбкой, спокойно вытирала пролитый суп, подбирала оброненный хлеб.

После еды Толя молча встал и ушёл в комнату за печкой.

Дима не удержался, спросил:

– От чего это он… такой?

Валя вздохнула, ответила нехотя:

– Контузия. Тётя Варя у нас знахарка-травница, восьмой год лечит. На ноги поставила, а разум до конца пока не вернула. Но обещает. Мы потому и живём здесь, что в другом месте нам никто ничего не обещает.

Она убрала со стола, за перегородкой принялась мыть посуду. Дима немного посидел в одиночестве, сонно разглядывая цветочный узор на клеёнке, крикнул «Спасибо!» («На доброе здоровье», – отозвалась из кухни Валя) и ушёл в летник, где проспал до вечера.

Разбудила его Лена.

– Не спи, не спи, художник, не предавайся сну, ты – Времени заложник, у Вечности в плену…, – пропела она Чистову на ухо.

– А? Что? – вскинулся он, не сразу поняв, где находится.

– Дим, там такой невозможный закат! Пойдём к озеру.

Девушка сидела на краю топчана, смотрела большими умоляющими глазами. Дима вскочил, старательно избегая коснуться её в тесноте сарайчика.

– Хорошо, сейчас приду…

Лена ушла нехотя.

Повалявшись ещё немного в уютном полумраке, Дима решил, что художник действительно времени заложник; пока не стемнело, надо поработать. Собрался, вышел. В огороде среди грядок увидел белый платок и отчего-то вдруг разволновался.

Валя выпрямилась, посмотрела издали – словно потянула за невидимую верёвочку, и Дима пошёл к ней, не задумываясь… Внезапно под ногу ему попала какая-то палка, перед глазами возник большой лопух, а по затылку ударил этюдник.

– Ах ты, батюшки, – по-бабьи заохала Валя. – Ну-ка, покажи…

Она осматривала его ушибленную ногу, а он разглядывал её тонкие пальцы, круглые глянцевые колени и боролся с искушением обнять эту незнакомую, но почему-то очень желанную женщину.

– Больно?

– Нет.

– Попробуй наступить.